Низeнький пoкoсившийся дoмик, кoтoрoгo нe виднo нe тo чтo зa зaбoрoм, нo дaжe зa дeрeвьями, рaстущими вo двoрe. Нe прeдпoлaгaлa, чтo в Киeвe дo сиx пoр eсть тaкиe дoмa. Oкaзывaeтся, eсть – в чaстнoм сeктoрe вoзлe мeтрo «Житoмирскaя». Здeсь, сoвсeм рядoм с нoвoстрoйкaми и бoльшими тoргoвыми цeнтрaми, вo флигeлe дoрeвoлюциoннoй усaдьбы, кoтoрoму бoльшe стa лeт, живут сeстры Oльгa Сaвeнкo и Тaтьянa Кoбeц. Стaршeй 87, млaдшeй – 80.
Oльгa Ивaнoвнa – прaвeдницa Бaбьeгo Ярa: суще eщe рeбeнкoм, пoмoгaлa бaбушкe и мaмe спaсaть oт рaспрaвы eврeйскую сeмью. Ee удивитeльную истoрию я xoтeлa зaписaть и oпубликoвaть в сaйт aккурaт к 80-й гoдoвщинe трaгeдии, нo пoгoвoрить нaм дoлгo нe удaвaлoсь: мoeй гeрoинe нeздoрoвилoсь. Нaкoнeц, встрeчa сoстoялaсь – и с пeрвыx минут стaлo пoнятнo: этoт рaсскaз будeт нe стoлькo o прoшлoм, скoлькo o нaстoящeм.
Видeo дня
«У нaс тeпeрь кaртoшкa в пoгрeбe eсть! Ужe нe прoпaдeм!»
Oльгa Ивaнoвнa ждaлa мeня нa улицe, у кaлитки.
– Я вaм, Aня, нa зaбoрe мeлoм нaписaлa нoмeр дoмa, a тaк бы вам нaс нe нaшли, – улыбaeтся. – Xoтитe знaть, кaк живeм… Сeйчaс всe увидитe.
– Этo дeйствитeльнo тoт сaмый дoм, гдe вас в вoйну eврeйскую сeмью прятaли? – спрaшивaю.
– Нe сoвсeм. Этo флигeль. У нaшeй бaбушки, Людмилы Ксeнoфoнтoвны, дo вoйны былa бoльшaя усaдьбa. Видитe дoм зa зaбoрoм, лaдный тaкoй? Вoт oн – тoт, гдe я жили. И гдe прятaли. Нo oн ужe нe нaш. В 43-м гoду eгo зaдeлa бoмбa, у мaмы нe былo дeнeг и сил, чтoбы вoсстaнaвливaть, и oдин хваткий тoвaрищ вызвaлся пoмoчь. В итoгe дoм у нaс oн oтoбрaл, a мaму с двуxлeтнeй Тaнeй нa рукax и мeня выгнaл. Нaм oстaлся единственно флигeль, нo мeстa в нeм нe нaшлoсь: квaртирaнты тoгдa жили, и нe oднa сeмья – нeскoлькo. Пришлoсь жить в сaрae. Вoн oн, дo сиx пoр вo двoрe стoит. Сeйчaс живeм вo флигeлe, нe в сaрae, кoнeчнo, пoэтoму жaлoвaться ошибка.
Заходим в дом – становится что и говорить: в некоторых комнатах нет электричества. Да жуткие трещины на стенах и потолке видны даже если без освещения. Удобств в доме равно как нет: вода подведена, же ванная в жутком состоянии, а гардероб как был, так и лупить на улице, деревянный «чердак», к которому женщинам нужно шагать через весь двор.
– Сие не главная беда, чисто у нас крыша текла – ведь была проблема, – рассказывает Люся Ивановна. – Спасибо Юле Голденберг, которая руководит фондом «Во (избежание тебя». Если бы мало-: неграмотный Юля, не залатали бы крышу, а то как же и вообще, не знаю, чисто бы мы справлялись.
У меня эмеритура 2265 гривен, у Тани, немного погодя того, как немного повысили, – 3100. Прошлую зиму всего на все(го) за газ четыре тысячи по (что месяц платили…
Раз в лунный (серп-полтора нам привозят продуктовый порция – от Юлиного фонда. Яко хоть не пустой отвар едим. Ну а с нынешнего лета и фонд «Бабий Яр» стал луч баловать: когда продуктами, когда-когда книг привезут. И еще одну проблему помогли вырешить: у нас было дерево аварийное, приставки не- сегодня, так завтра получи эту несчастную крышу упадет. А усиливать не за что. Неведомо зачем они посодействовали: к нам приехали сыны) Адама, срезали.
– А как же подмазка? Ведь указ президентский вышел – что-нибудь с 1 июня 2021 года праведники народов решетка, праведники Бабьего Яра и праведники Украины должны выцарапывать пожизненные стипендии.
– Может, и должны, да мы об этом никак не знаем. Праведницей народов таблица была наша мама, Екатерина Александровна Кобец. «Яд Вашем», в Иерусалиме, ей сие звание присвоил, когда ее ранее не было в живых. Перед сих пор медаль храним. Я – праведница Бабьего Яра, а Татьяна – дитя праведника: в 41-м году симпатия только родилась.
Илюша Мительман, которого ты да я прятали, очень сокрушался: «Оля, допустим как так, что тебе безграмотный дали статус праведницы народов решетка?». Очень хотел сорвать, но не успел. Его возраст три, как нет: умер в Германии… Пишущий эти строки не очень рассчитываем возьми доплаты – больше на самих себя. Я во все лето цветами занималась: выращивала, продавала дачникам. И, вообразите себе, наторговала на картошку – у нас в (настоящее картошка в погребе есть! Ранее не пропадем! Хотя а я про картошку – вы а про Мительманов пришли склониться?
«Значит, так, Маша. Никакая твоя милость не Сара, и Сарой ни в жизнь не была»
– Мительманы появились в этом месте в 1935 году, – вспоминает Люля Ивановна. – Переехали из Конотопа, устроились нате квартиру к моей бабушке, симпатия поселила их в этом флигеле. Большая была род: Ной (отец семейства), его половина (дражайшая) Мария (она была в некоторой своей части украинка, изначально христианка, так когда к нам приехала, ранее приняла иудаизм и новое фирма Сара), старший сын, глухонемой Борис, дочка Нехама, сыновья Лева, Додя и махонький Илюша.
Из всех детей Водан Илюша был сыном Марии Афанасьевны. Возлюбленная вышла замуж за вдовца Ноя, у которого было четверо взрослых детей. Илюшка, выше- ровесник, у них в 34-м году родился.
При случае началась война, Ама ((до дома звали Нехаму) ушла бери фронт: она как крат закончила медицинский. Лева и Додя записались в армию. Остались Утнапиштим, Боря, Мария Афанасьевна и Люля, с которым мы с раннего детства были неразлучны. И шелковица это объявление: «Все жиды города Киева…». Почто вы, Аня, думаете? Они собрались и идем в Бабий Яр! Бабушка моя отговаривала: «Мария, ну куда вы идете? Ваша милость же наши, украинские, конотопские, какая вы Палестина?». Мы весть дружили с этой семьей – самые порядочные квартиранты бабушкины были. Платили старательно, вежливые, спокойные… Же они решили – и пошли!
У Марии Афанасьевны в паспорте было написано, что же она украинка. И по кой-то случайности она догадалась оный паспорт показать немцу в области дороге в Бабий Яр: перемычка, а мне что делать, меня возьмут в Палестину иначе говоря здесь оставят? Немец посмотрел – ее и Илюшу с толпы вытолкнул: пшла пошел прочь! Мария стала звать мужа, однако ни его, ни Бори в нескольких шагах уже не было… Неизмеримо ей, с ребенком? Пришла к родным пенатам. Рассказала, что там: симпатия уже поняла, что евреев никуда без- везут, а уничтожают на месте…
Дедилка моя была мудрой женщиной. Симпатия, собственно, и построила всю эту усадьбу и флигелек, где жили Мительманы и опять несколько семей. Будучи дочерью священника, знала, подобно как это такое, когда тебя могут решить за происхождение. Послушала Марию Афанасьевну и говорит: «Из чего можно заключить, так, Маша. Никакая твоя милость не Сара, и Сарой вовеки не была – это вот-первых. И никого из семьи Мительманов приставки не- осталось – это во-вторых. Разве немцы зайдут – Илюша свой мальчик. Мой внук, моей Катерины ребенок».
«Бабушка командовала: «Оля, держи Илью – лезьте в погреб!». Дьявол очень боялся крыс, а со мной было приставки не- так страшно»
– Наша близкие, Аня, была бабским царством: баба, мама, я. С отцом моим мамунька разошлась, встретила Петра – отца Тани. А как война началась, возлюбленный на фронт ушел – вяще мы его не видели. Танёк поуже без него родилась. Где-то получилось, что мы сестры, же я – Ивановна, а младшая – Петровна. И вишь после 29 сентября 1941 лета в нашей семье появились до сей поры двое – «дальняя родственница» Машара Афанасьевна и «братик» Илюша. Лишь наш мужчина – семи планирование от роду.
Бабушка как бы домовладелица обязана была систематично списки немцам в управу представлять: кто живет у нее. И произвольный раз указывала, что евреи и коммунисты в нашем доме малограмотный проживают.
– А не заходили к вы немцы?
– Заходили, конечно. В таких случаях дедила командовала: «Оля, бери Илью – лезьте в ледник!». Или в сарай. Симпатия очень боялся крыс, а со мной было без- так страшно, даже оптимистично прятаться. Будто играем в игру.
Рано ли спрятаться не успевали, старая завязывала Илье уши платком (у него были старшие, смешные такие уши), клала в кровать и укутывала одеялом: «Ой, Фавн, это хлопчик наш, болеет некто сильно…». Немцы чудо) как боялись заразных болезней, дружно: «Тиф?!». – «Да кто такой ж его знает? Может, и сыпняк… Третий день лежит, безграмотный встает». После этих слов немцы что есть мочи вылетали из «тифозного на хазе»! (Улыбается).
За ведь, чтобы вовремя увидеть облаву и прикрыть Илью, чаще отвечала я. Ми было лет семь-восемь, однако я знала: провороню – нас всех убьют, и даже если Таню маленькую не пожалеют. Что такое? мы только ни выдумывали! И сей тиф, и горячку, и все подвалы, сараи, кусты изучили…
Вотан раз учительница моя (симпатия наблюдательная была, поняла, отчего к чему) вызвала маму и говорит: «Катюша Александровна, у вас живет подросток. Очень прошу: езжайте в какое-нибудь станица и покрестите этого ребенка». Мамка с бабушкой так и сделали – Илью в охапку, в починок, там нашли попа (немцы но разрешили церкви), упросили покрестить и повесили Илюше получи и распишись шею самый большой крестик, что смогли найти. Чуть ли неважный (=маловажный) как у самого батюшки (улыбается) – дай тебе, если, не дай Князь мира, немец поймает, то ему даже если в голову не пришло в штанцы смотреть, проверять, юде может ли быть не юде…
«Что твоя милость, Сара, готова отдать следовать сына?»
– Как соседи реагировали получи то, что ваша пчелосемья прячет еврейского ребенка?
– Ох, Аня… В семье невыгодный без урода, а в нашем дворе урода было аж два. За стеной плут – ну, гадина из гадин, а маловыгодный соседка! Шантажировала и мою бабушку, дай тебе выделила ей жилье больше, и Марию Афанасьевну. «Что твоя милость, Сара, готова отдать вслед за сына?» – представляете?
У погибшего Ноя в Киеве был инок, профессор-ортопед, жил получи и распишись бульваре Шевченко. Таким ценным людям в первую хронология предлагали эвакуироваться, и этот педагог взял семью и уехал в Среднюю Азию, а Шлюзы оставил родственникам – Мительманам. (на)столь(ко) Мария Афанасьевна, чтобы присвоить, дала той соседке Шлюзы от «богатой квартиры»: запруда, пойди, возьми себе что такое? понравится, только оставь в покое ребенка! Поздно ли после войны профессор вернулся в свое жилье, оказалось, зачем в квартире шаром покати: та злюка не просто «что-ведь взяла», а все вынесла! Оставила голые стены…
А другая шабровка, Осьмачка, похоронила старого мужа – и приняла молодого полицая. Ох и доставалось нам ото него! Как выпьет, донимает бабушку: «Твоя милость жиденка прячешь!». И нас с Ильей пугал.
Держи всю жизнь запомнила: лярва моя, Мурка, залезла к нему и украла железка сала, так этот полицай поймал ее и повесил у нас возьми калитке. И нас с Илюшей привел впиться (взором: «С вами то же самое хорош! Ты, жиденыш, все понял? А твоя милость, мерзавка? Только троньте чужое!». Воевал, скот такая, с детьми!
Мы, с руки, хоть какие голодные были, а чужое не принимая во внимание спросу не брали. Сей поры дома было что-так, оставшееся от бабушкиной дореволюционной жизни, обеспеченной, возлюбленная ходила менять это для продукты – на Евбаз. Помню, что тяжело нам было расходиться с ее любимым зонтиком – красивым, атласным, кружевным, подобно ((тому) как) у венецианки, и с такой резной перламутровой ручкой. Зонтик ушел после стакан пшена…
– Нет слов…
– …согласен это еще что! Иным часом ни вещей, ни самой нашей бабушки, умницы и советчицы, мало-: неграмотный стало, мы вообще с голоду пухли! А бабушку бош убил – в 42-м. То ли благодаря чего, что была чернявая, смуглая, в таком случае ли кто-то донес, точно у нас все-таки живут евреи, прицепился к ней в перекрестке офицер на машине: «Юде, юде!». Возлюбленная: «Бог с тобой, пан, алло где ж юде? Украинка!». А спирт за ней едет и талдычит свое: «Юде, маманя, юде!». В итоге, кажется, надоело ему – нажал сверху газ и сбил нашу бабушку. Возлюбленная упала, получила тяжелые травмы, перемена бедра, сделалась лежачей – и вскорости умерла. Остались мама, я и Танек крошечная.
Помню, матунька ошпарила ногу, не могла даже если стоять, не то что-то ходить – и добывать еду ради нас и Мительманов тоже вошло в мои круг обязанностей.
Ну а что я, восьмилетняя, могу? Ходила и попрошайничала. Самыми щедрыми были мадьяры – они давали сытный обжигающий суп. Было видно, который какой-то особой ненависти у них кого и след простыл, меня они жалели, далеко не обижали. А немцы – ох и жадюги! Подхожу, помню, с плошечкой: «Мужик, мама больная, брат-единомышленница опухли, дай, дядя, чисто-нибудь, я домой отнесу!». Яко он гогочет, как гусь (лапчатый, и наливает мне… обмывки по времени кофе. Ну, кофе они варили, а впоследствии посуду сполоснули…
А за домиком у нас, на Львовской, был тон картошки. Таскать ее с того места было строжайше запрещено: шлепка на месте! Но позволено было подрядиться перебирать, и потом немец, следивший за складом, разрешал одолжить себе мерзлую или подгнившую. Системный день я, как бельчонок лапками, перебирала ту картошку – в морозище, окоченевшими руками… И вечерком принесла, гордая, узелок с заработанным «неликвидом». Ты да я эту картошку почистили, сварили, поели – и Тане маленькой дали: да ну? а что мы ей дадим? Боженька мой, как ее, беднягу, рвало! Деть некуда – до потолка…
«Смотри, ровно я хорошо умею считать: разик, два, три, четыре, пятерка, шесть… Оля, я насчитал у тебя философски 120 болячек!»
– Я была такой-сякой(-этакий) надутый барабан на тонких, сиречь спички, ножках, – вспоминает Танюша Петровна. – И рахит, и чего исключительно у меня не было. Хотя (бы) ужасный абсцесс под коленкой, каковой нам советовали вскрыть, хотя докторша, жившая по соседству, сказала маме: «Ни в коем случае! Возлюбленная у вас очень слабенькая, разрежете – приставки не- заживет». Посоветовала мазь, и каста мазь, слава Богу, помогла.
– Денег без- было вообще, а мы никак не такие люди, чтоб безграмотный отблагодарить, – продолжает Ольга Ивановна, – и я помню, точно мы с мамой тащили этой докторше резной бабушкин туалет… Я тоже вся в болячках ходила: потому я попрошайничала, лазила везде в поисках вот хоть какой-то еды, нате меня напала чесотка. Ну да такая, что слилась в сплошную корку изо болячек! Стою над миской, пеленки из-за Таньком стираю, а руки приближенно щемят, так щемят! Илюша увидел, подобно как я от боли корчусь, подошел и говорит: «Дай, Оля, теперь я буду пеленки вычеркивать». И всячески меня развлекал. «Подожди, как я хорошо умею делать расчёт: раз, два, три, фошка, пять, шесть… Оля, я насчитал у тебя точь-в-точь 120 болячек!». И смеется, и я с ним смеюсь: разом нам было веселее весь эти тяготы переносить.
А как-нибуд война закончилась, с фронта вернулась Ама, Илюшина сестричушка по отцу. В новом звании, кап(-раз медицинской службы, и… в положении. По вине полгода демобилизовался ее новобрачный Федор, нашел ее и женился. Хорошая близнецы получилась, красивая. Только с в детстве горе: Ама родила больную девочку, интеллектуально отсталую. А когда Амы безграмотный стало, Лену (так эту дочку звали) взял в свою взяв семь раз Илья.
После школы спирт пошел учиться: головастый, мозговитый был парень, отличный тополог! Работал в судостроении на Дальнем Востоке, по прошествии времени перебрался в Киев – был начальником цеха возьми заводе имени Лепсе. К нам в крови ходил, но не круглым счетом часто, как хотелось бы, и без- его это вина, а мой покойного мужа, сумасшедшего ревнивца. Своевольно был – красавец писаный, вылитый Тихонов (получи фото и впрямь будто сходственный актера. – Авт.), а меня ревновал, наравне дурной! (Смеется). Хотя когда оно будет в воскресенье у нас с Ильей шашней маловыгодный было, Боже упаси! Не хуже кого договорились в детстве, что сибс, так и всю жизнь – инок…
Лева и Додя, родные братья Ильи, с войны безлюдный (=малолюдный) вернулись – погибли. Когда безлюдный (=малолюдный) стало Марии Афанасьевны и Амы, некто решил уехать в Германию – с женой и племянницей Леной. Да перед отъездом сказал: «Оля, я хочу поправить справедливость» – и послал мамины документы в все инстанции и мои. Не более и не менее благодаря ему мы получили близкие звания. А видели бы ваш брат, какое письмо он ми из Германии прислал! Такого трогательного переписка я ни в одной книжке безграмотный читала, поверьте! (И я, конечно но, верю, ведь кому, точь в точь не Ольге Ивановне, понимать в книгах: она много полет работала библиотекарем. – Авт.). Иным часом началась вся эта заваруха с праведниками, я отнесла письмо Илье Левитасу. У него работала девушка, Бронислава, которая попросила: «Ой, такое сообщение чудное, давайте мы его в газете напечатаем!». А в будущем она заболела, умерла – и этак письмо потерялось…
«Вы говорите: «Зачем вам в первую очередь нужно?». Кулечек со здоровьем – и трендец!»
– Больше Мительман не писал вы?
– Он уже не Мительман был, в меру: когда Илья женился, возлюбленный взял фамилию жены. Видимо, с детства запомнил, будто евреем быть опасно… Автор общались, конечно же, и были вдобавок письма, но именно о войне, о нашем детстве и Бабьем Яре в большинстве случаев всего было именно в фолиант письме.
Когда Ильи мало-: неграмотный стало, жена его осталась доходить до точки в Германии. Лену, увы, пришлось вручить в сумасшедший дом: присматривать и ухлестывать за ней уже никак не было возможности. Я всегда говорю: не имеется денег – полбеды, нет здоровья – целая гибель. Да еще если никому особо приставки не- нужен… Вот вас говорите: «Что вам в первую цепь нужно?». Кулечек со здоровьем (улыбается) – и до настоящего времени! Можно даже один – я с Таньком поделюсь!
…Сверху самом деле, нужно Ольге Ивановне и Татьяне Петровне приставки не- только это.
Не помешало бы, на правах минимум, привести в порядок стены и крышу на хазе и его утеплить. Отремонтировать ванную. Проделать теплый туалет – вместо «удобств закачаешься дворе», которыми так «комфортно» делать употребление из чего, особенно зимой. Особенно эпизодически тебе за 80. Проходить обследование и решить первоочередные медицинские проблемы. Же на это у сестер шаблонно нет средств. Да и отнюдь не только на это – в еду порой не выше ушей.
– Зима придет – за голубой огонь будем платить выше крыши, останется тысяча гривен получи и распишись двоих, – говорит Татьяна Петровна. – А автор этих строк же всю жизнь работали! Оля была делопроизводителем в воинской части, с годами пошла в библиотеку, я рисовала елочные проделка, пока фабрика наша никак не переехала в Клавдиево, а потом устроилась держи завод «Точприбор»: кто получи руки мои посмотрит – малограмотный верит! Говорят: «Как твоя милость, Таня, такими тоненькими ручками работала бери таких станках?». (Улыбается). А приблизительно и работала. Как все. Отнюдь не думая, что старость закругляйся настолько нищей. Хотя возлюбленная что, у многих обеспеченная?
Детей у Татьяны Петровны вышел: она всю жизнь прожила с сестрой в этом флигеле, тот или другой обе считают родным, любимым домом и памятью о маме с бабушкой. У Ольги Ивановны принимать дочь и сын, оба равно как пенсионеры. Сын, 68-холодный Александр, живет через стенку. Еще 12 лет он ухаживает по (по грибы) тяжелобольной женой, у которой распрысканный склероз…
Думаю, дальше смягчать «прелести» такой жизни далеко не надо. Надо – чтобы тетенька, в чьих силах помочь, невзыскательно примерили такую жизнь сверху своих бабушек-дедушек. Получи своих родителей. На себя.
сайт уж начал искать и собирать кругом этой темы неравнодушных, и основной вопрос, который нам задают: «А с ась? там начать?».
Подскажу. Хотя бы бы с тех самых выплат, пожизненных стипендий, которые в нынешнем году учредил директор Зеленский. Ольга Ивановна Савенко, праведница Бабьего Яра, имеет законное эскомпт на такую помощь, впрочем в списке тех, кому сия помощь полагается, ее с каких щей-то не оказалось. Матрикул можно расширить – если бьющийся акт подадут в Кабмин Ведомство культуры и Институт национальной памяти.
Три прожиточных минимума в месяцочек от государства – небольшая количество. (В нашей стране есть миряне, которые в день тратят куда как больше). Но когда панегирик идет о пенсионерках, пытающихся на пару прожить на пять тысяч гривен, выбирая посередине лекарствами, продуктами и коммуналкой, ми кажется, нужно не предаваться размышлениям, а просто сесть и за пяток минут напечатать этот, простите, чертов теракт. И выплатить то, что полагалось возмещать с 1 июня.
Потому что (до поры) до времени праведники Бабьего Яра в нашей стране живут вслед за чертой бедности, все годовщины и встречи получи высшем уровне, все высокопарные речи чиновников и красивые песни попик-звезд, все визиты глав государств и до сего времени кристаллы Марины Абрамович – невыгодный имеют смысла.
Ранее сайт рассказал историю Раисы Майстренко, непостижимым образом спасшейся из Бабьего Яра.
